В какой-то момент я перешла на «Бургер-Кинговое обучение». Уходила из дома в школу и шла в Бургер Кинг или KFC, брала обед и читала учебники. В 11 классе я перевелась в другую школу. У меня были фиолетовые волосы, я выглядела странненько, но буллинга не было. Я ещё даже не думала на тему перехода, жила с мыслями ненависти к себе. Мастурбировала по несколько раз на дню и понимала, что меня всё это сильно бесит, чувствовала, что тело меня предаёт. Я пыталась себя феминизировать: отращивала волосы, красила их. Я тогда считала, что длинные волосы могут носить только женщины, и если я их отращу, я «стану женщиной». Не то, чтобы, я это так формулировала, это скорее про ощущения.
Другой важный вопрос в контексте дисфории: я лет в 12 делала себе «животик» и играла в «вынашивание ребёночка». Когда мама забеременела, я была очень счастлива, что будет ребёнок, за которым я смогу ухаживать, смогу его воспитывать. Свою сестру я воспринимаю как своего ребёнка, это немного крипово, но я не могу выкинуть это из головы.
Мать была достаточно нейтральна, она видела, что мне плохо, но что она могла сделать? Баталий со мной она не устраивала, но, возможно, битвы происходили у неё в голове. Она классе в 5 сказала мне, что не хочет сына-гея, что это будет ей неприятно. Папа же был настроен воинственно и растил из меня «настоящего мужика». Лет с 7 я ходила на вольную борьбу, на бокс. Мне постоянно транслировалось то, каким должен быть «настоящий мужчина». Я чувствовала, что от меня хотят чего-то такого, чего я сама не хочу, но я была готова делать всё что угодно, только бы быть хорошим ребёнком для своих родителей. Отец говорил: «Ты женоподобный», — а я думала: «Ок, что мне делать с этой информацией?». Разногласия с отцом обострились лет с 12.
Я не понимала, что то, как я себя чувствую — это не преступление. К этому я пришла только годам к 18, а до этого считала все свои мысли порочными и была уверена, что я обязана их отрицать. Как только я позволила себе развиваться так, как мне было бы приятно, я буквально по щелчку пальца начала феминизироваться. Я позволила себе быть собой и в какой-то момент осознала, что я делаю, но мне уже было не страшно. В этом нет ничего хорошего или плохого — это просто данность. Если это называется «феминизация» или «переход» — ок. Я лишь хотела нравиться себе, не плеваться на отражение в зеркале и жить, чтобы меня не били. Вот и всё.
Я должна была направить какие-то действия во внешнюю среду. Когда я выбирала имя, то просто подходила к незнакомым людям и спрашивала, какое имя мне подойдёт. Точкой для поиска нового имени стали ситуации, когда я выходила в компании друзей, и кто-то спрашивал: «А как зовут вашу подругу?». А в ответ слышали: «Эээ, у неё нет имени». Неловкая ситуация. Прежде, чем остановиться на Марине, я перепробовала много разных имён, этот процесс занял пару месяцев. Я насмотрелась Интернета и начала принимать блокатор тестостерона, но у меня возникли с ним проблемы, и нужно было идти к доктору. Я знала, что не пойду в ПНД по вопросам перехода, на тот момент у меня уже был двухнедельный опыт нахождения в психиатрической клинике (по вине военкомата). У меня были фиолетовые волосы, и это стало причиной для прохождения психиатрического освидетельствования.
В больнице Скворцова-Степанова был очень шокирующий опыт. Всех врачей в военкомате я прошла спокойно, кроме психиатра, с ним был разговор о погоде и планах на лето, а потом выяснилось, что мне поставили какой-то диагноз. Был «забавный» момент, когда психиатр ставила мне диагноз, в кабинет зашёл другой врач, и я из-за двери услышала, как они спорят: «Ты сдурела такое ставить? С этим диагнозом невозможно школу закончить и в университет поступить. Меняй, это не прокатит». А я сижу и думаю: «О, психиатрия, привет». После военкомовской медкомиссии меня направили в ПНД, туда я отходила какое-то время и уже потом, по повестке, поехала в Скворцова-Степанова. Забавно, что тогда я была не против воинской службы. В армии много красивых парней, можно фитнесом заняться. Возможно, я так себя успокаивала. Сказала, что служить не против, что хочу в космические войска. Наверно, диагноз в больнице поставили, чтобы меня не отправили в армию. Так или иначе, от службы я была освобождена.
Где-то год я ходила по магазинам и просто примеряла женские вещи, общалась с продавцами, просила что-то подобрать. Я выращивала в себе уверенность, что во мне не видят монстра. Спустя год я начала делать друзьям каминг-ауты. С 2017 нашла стабильную работу, отложила на комиссию доктора Исаева, на гормоны. Мне повезло, что в Питере есть организации Выход и Т-действие, они очень помогли с информацией, которая даже сейчас в дефиците. Это одна из причин, почему я решила вести свой youtube канал, где могу делиться информацией и своим опытом. Прошла комиссию, которая позволила сменить документы. С мамой и сестрой мы общаемся, с отцом сложнее. Маме важно наше общение, независимо от того, как я выгляжу. Она поставила это в приоритет. Я же всё равно остаюсь её ребёнком.
Лет в 14-15 у меня были длинные (для мальчика) волосы и мелированная чёлочка, которую я очень любила. Забавно, что чёлочку мне мама помогла сделать, подарила на 23 февраля поход в салон красоты. Это к слову о принятии моей мамы. С агрессией, к сожалению, я сталкивалась и после школьных лет. Связка ключей в руке со мной всю жизнь. Как-то ко мне пристали с ножом, причём, это был какой-то подросток. Если ты выглядишь недостаточно сильным, на тебя могут напасть. Человек не задумается, что у другого есть свои потребности, что не все одинаковые. У нас половина страны живёт по звериным законам. Какое уважение? Если я могу показать своё превосходство, почему бы этого не сделать? Не считается позорным кого-то ударить, считается, что это признак силы. Мы же биологические существа, и если в природе так нормально, то и нас будет нормально. И эти пещерные законы жизни никак не моделируются.
После перехода всё стало лучше. Большую часть времени отражение в зеркале мне нравится, но это скорее про формирование личности. Самые важные изменения произошли не от препаратов, а от того, что я читала, наблюдала, о чём думала. К пластике я отношусь негативно. Считаю, что трансгендерным женщинам её навязывают как единственный выход. Вместо того, чтобы позволить начинать переход пораньше и не вынуждать детей чувствовать себя ошибкой, им дают возмужать, а потом приходят бизнесмены с высшим медицинским образованием и начинают давать рекламу: «Вы можете сделать то и это, и ваша жизнь станет лучше». Считаю, что начинать переход в 18 - это поздно (с физиологической точки зрения). Мне просто повезло, что я выгляжу вот так, я выиграла в «генетическую рулетку».
Многим так не повезло, и к 18 годам они уже имеют бороду, 45 размер ноги и огромный рост. Как минимум, мы можем не гнобить детей, которые начали что-то такое чувствовать, а создать для них поддерживающую среду, помочь им разобраться в том, что они чувствуют. Важно, чтобы их не били дома, на улице, чтобы они могли нормально взаимодействовать с социумом. Для этого, конечно же, нужно менять законодательство. Говорить, что трансженщины должны прибегать к пластике, но до 18 лет не должны получать гормональную терапию — это бесчеловечно.
Конечно, нужно не просто так давать гормоны, нет. Нужно учить человека тому, что то, что он чувствует — это не грех, в этом нет ничего постыдного. Работа должна быть не с конкретным ребёнком, а с обществом. Нужно менять отношение к различным проявлениям личности вне зависимости от приписанного при рождении гендера. Вопрос ещё в том, как родитель отнесётся к ребёнку.
На западе он поведёт его к специалисту, не будет описывать поведение ребёнка как что-то плохое. Я помню, как в 10 лет делала из маминых платков платья и носила их под одеждой, потому что знала, что будут проблемы. Этого быть не должно. Такие эпизоды подкрепляют недоверие к себе. А сколько людей вступают в брак, заводят семьи, потому что так надо, а потом в 40 начинают переход? Это сценарий трагедии. Нужно, чтобы в каждой школе был специалист, который может компетентно помочь ребёнку, который подвергается травле. Но и этого у нас нет.
ЛГБТ-подростки не чувствуют себя защищёнными ни дома, ни в школе, ни на улице. Это корень проблемы, а не гормоны. Гормональное вмешательство должно происходить достаточно рано, потому что половое созревание начинается в раннем возрасте, но чтобы человек мог понять, чего он хочет, нужно, чтобы он мог об этом думать. Нужно, чтобы ребенок не боялся об этом думать и рассказывать, чтобы знал, какие возможности существуют, чтобы ему не было стыдно за свои мысли и чувства.
